Тима Сырыев всегда очень ценил себя. А вступив в должность Главного визиря и вовсе стал перед собой преклоняться. Оттого походка сделалась еще более солидно-медленной - специально в противовес юркой походке хана Автомашева, а голос совсем уж забасил, размеренно выговаривая приказы. Да и то - не каждый ведь в Бешбармакии становился Главным визирем. Каждый день думал он какую - нибудь гигантскую мысль.Этой гигантской мыслью у него была одна и та же - как бы произвести неизгладимое впечатление на Бешбармакию. Вот и на это совещание он шел, думая свою великую думу. Величественно, в который раз с тайным удовольствием сел в кресло и сурьезно с напряжением хмурого лба начал говорить. Большой начальник все-таки. Некий стражник, сидя на этом заседании, мирно ковырялся в носу. Никого не трогал, никому не мешал. Обычно все так делают - на скучных заседаниях в чем-нибудь ковыряются, кто в носу, кто в телефоне, кто в собственном пупке, а некоторые и у себя в головах и с удивлением там находят даже мозги, впрочем таковых не много. Некоторые научились даже спать с открытыми глазами на этих совещаниях, а потом так и ходили весь день с выпученными глазами и тихо матерились, что сон никак не заканчивается. Стражник, повторимся, ковырял в носу. Так увлекся этим делом, что впал в медитацию и громко икнул . Громовой голос Тимы взорвался прямо в ухе. “Эй, смерд, сен кимсин, акмак, чьих холоп будешь?” - зычно и страшно спросил Главный визирь. “Мен, местный -ле, Чалпактын таякеси болом.” - начал приветливо отвечать стражник, все еще не сознавая, что он уже ковыряется совсем в другом месте. “Пшел отсюда! Барину своему скажешь , чтобы по пять розог на каждую твою бесстыжую ягодицу. В Северной Кярее тебе бы башку разнесли зенитной пушкой, а я добрый! И великий.” Стражник, быстро собрав свои козюльки и схватив папку, пошел к выходу, пряча лицо от коллег. Зал оловянными преданными глазами смотрел на Главного визиря. “То -то же. - удовлетворенно подумал Тима - К следующему заседанию надо розог побольше заготовить и гороха. Тех , кто меня не слушает в угол и на колени. А потом самолично сечь буду.”