Мелисио Мырзачавес, шмэр города Ос и дородный собою мущина, плохо спал. Он ворочался на округлых боках и во сне размышлял о судьбах родины. Родина представала перед ним почему-то в образе Пришельцева. Пришельцев в окружении голодных полураздетых бабушек, кушал большой жирный чучук. Мырзачавес прослезился во сне — родина всё-таки, какая ни на есть. Вообще -то, так оно повелось, что почти для всех бешбармакских политиков Родина - это то место, у которого можно воровать. Поэтому все политики - люди местечковые, что по содержанию мозга, что по характеру. За всю Бешбармакию они думать не могут, только за одно место. За свою задницу. Воровство - вклад политиков в развитие отчизны. Большего они отчизне дать не могут по причине чисто природной. Такими уж они уродились, такая, блин, психофизика. Мелисио считал, что он отличается от других политиков. Считал, что он лучше остальных, потому что любит родину, хотя бы малую. Поговаривали даже , что у него есть нешуточное образование. Но это, наверное, завистники распускали злые слухи. Конкретного образа родины у него не было, так какие-то обрывочные виды мест, где он родился и тусовался. Но он не считал себя местечковым, он оценивал себя Нечто Большим. И старался внушить такую надежду жителям города Ос. Жители верили. Но бешбармакские политики традиционно не оправдывают надежд, которые сами же и внушают. В этом их фишка. Мелисио спросил Пришельцева во сне: «Поклянись, что этот чучук ты не у бабушек забрал?» Над Пришельцевым засиял нимб почему то с рогами: «Ты чё, брателло! Откуда у этих старух чучук? Мне его бог послал, я же их родина.» Он распахнул крылья из зеленых баксов и взмыл в небо. Он улетел, а запах сероводорода остался. Мырзачавес, зачарованный сном,так и не понял чем пахло . Поутру он проснулся потрясенный. «Мне видение было. Мне родина приснилась. Оказывается, родина — это Пришельцев, представляешь! - рассказывал он — А я же люблю родину, а раз родина -это Пришельцев , то значит я люблю Пришельцева.» Логика тут была, хотя и местечковая. Жаль, что другой бешбармакские политики не держат. Как оказалось, и Мелисио Мырзачавес тоже. «Ну, не мог он у бабок деньги воровать, потому что нет и не могло быть у них таких денег, какие есть у Пришельцева.» - доказывал он какому -то неприятному голосу внутри себя. Может быть, это был голос совести, но до чего противный, аж слушать не хотелось. Мырзачавес утопил писк совести, залив в себя литр чая вприкуску с чучуком ( после вещего сна чучук стал святой едой, хотя и до сна, в общем-то, был ритуальной пищей политиков) и уже без всякого голоса внутри пошел выступать на площадь за родину — за Пришельцева.