Вождь май-чучукской фракции Мыкыта Бдылдаев размышлял о тайнах мироздания и о прочих там бозонах Хиггса. Для противников отмены срока давности за мздоимство и казнокрадства все тайны мироздания , пожалуй, заключены в одном лишь вопросе: кого из них следующим посадят в зиндан? В этот зимний день, когда снег мягко ложился на землю и, казалось, укрывал от всех напастей нарядной белой шубой, так не хотелось думать о плохом, хотелось только о хорошем - о том, когда же посадят из них не в зиндан, а напротив, на самую жирную маслокрадскую должность. Об этом мечтают многие май-чучукцы. И не только они. К хорошему также относились размышления о том, кого из врагов посадят, наоброт, с должности в зиндан. Не раз уже потрясала могучим кулаком Жика Дружбанутая, напоминая о том, что когда они победят, тогда всех без исключения посадят. Первым — Папу Теке с Сасией Ароматной. В одну камеру. «Кого-бы предложить?» - выбирал Мыкыта, морщась от криков афганюстанского скворца за окном. Непрекращающийся назойливый клекот этой птицы напомнил почему-то о Дурсунбеке Акуе , прозванным в среде простолюдинов Горлумбеком за верность креслу будсмена. Мыкыта аж скривился, вспомнив чрезвычайную активность этого маленького человечка. «И как он среди уважаемых людей — крупных мздоимцев, оказался? Уважаемый человек ходит степенно, говорит властно, не суетится. А это какая-то насмешка — за стольник так кричал, так подпрыгивал, так елозил, что лишился самого ценного в своей жизни, того, что собственно, и принесло ему этот стольник — своего будсменского кресла. Эх, обмельчали... Хотя, если еще раз десять остограммился бы, может и стал бы похож на уважаемого человека, крупного деятеля. Но не судьба. Не выдержал испытания. Посидеть ему надо.» Мыкыта попросил слова и потребовал, чтобы на Акуя возбудились прокураторские органы : «Он не отрицал, что взял и сказал, что брали все , кто освобождал разбойника Батуку. Сделайте что-нибудь, что же вы только май-чучукцев сажаете, ироды?» » Между тем, сам Дурсунбек отнюдь не собирался в зиндан. Более того, он чувствовал в себе силы начать новую жизнь. Он готовился к грядущим выборам в Законовзятельский Диван, которые пообещал хан Автомашев.. А пока назначил себя самопровозглашенным будсменом и выезжал наперегонки с нынешним будсменом Бананбаевым на кражи невест, на семейные драки и прочие тревожные вызовы его мятежному духу. Его не покидала надежда вернуться в любимое кресло. Такой оптимизм пугал население и ближайших родственников. Когда он бежал на очередной вызов встречные люди делали отсутствующий вид и просачивались мимо. Только бабушки останавливались, жалостливо смотрели ему вслед и шептали: «Господи, спаси, сохрани и помилуй! Сууф, сууф....»